Неточные совпадения
—
«Рубить, что мне велишь, моя такая доля»,
Смиренно отвечал Топор на окрик
злой:
«И так, хозяин мой,
Твоя святая воля,
Готов тебе я всячески
служить...
Мне завещал отец:
Во-первых, угождать всем людям без изъятья —
Хозяину, где доведется жить,
Начальнику, с кем буду я
служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья
зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.
«Это ее назвал Усов бестолковой. Если она
служит жандармам, то, наверное, из страха, запуганная каким-нибудь полковником Васильевым. Не из-за денег же? И не из мести людям, которые командуют ею. Я допускаю озлобление против Усовых, Властовых, Поярковых; она — не
злая. Но ведь ничего еще не доказано против нее, — напомнил он себе, ударив кулаком по дивану. — Не доказано!»
— Одной из таких истин
служит Дарвинова теория борьбы за жизнь, — помнишь, я тебе и Дронову рассказывал о Дарвине? Теория эта устанавливает неизбежность
зла и вражды на земле. Это, брат, самая удачная попытка человека совершенно оправдать себя. Да… Помнишь жену доктора Сомова? Она ненавидела Дарвина до безумия. Допустимо, что именно ненависть, возвышенная до безумия, и создает всеобъемлющую истину…
«Да, о чем, бишь, я думал? — спросил себя Нехлюдов, когда все эти перемены в природе кончились, и поезд спустился в выемку с высокими откосами. — Да, я думал о том, что все эти люди: смотритель, конвойные, все эти служащие, большей частью кроткие, добрые люди, сделались
злыми только потому, что они
служат».
Но христианское мессианское сознание народа может быть исключительно жертвенным сознанием, сознанием призванности народа
послужить миру и всем народам мира делу их избавления от
зла и страдания.
Невдалеке от устья реки Бягаму стояла одинокая удэгейская юрта. Видно было, что в ней давно уже никто не жил. Такие брошенные юрты, в представлении туземцев, всегда
служат обиталищем
злых духов.
Учреждение, которое более или менее хорошо соответствовало здравым идеям об устройстве быта, которое
служило более или менее важным подтверждением практичности их, — а ведь практических доказательств этого еще так мало, каждое из них еще так драгоценно, — это учреждение вы подвергали риску погибнуть, обратиться из доказательства практичности в свидетельство неприменимости, нелепости ваших убеждений, средством для опровержения идей, благотворных для человечества; вы подавали аргумент против святых ваших принципов защитникам мрака и
зла.
— Вы знаете, — продолжал Сильвио, — что я
служил в *** гусарском полку. Характер мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это было во мне страстию. В наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Бурцова, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем полку случались поминутно: я на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые, смотрели на меня, как на необходимое
зло.
Нас, детей Затрапезных, сверстники недолюбливают. Быстрое обогащение матушки вызвало зависть в соседях. Старшие, конечно, остерегаются высказывать это чувство, но дети не чинятся. Они пристают к нам с самыми ехидными вопросами, сюжетом для которых
служит скопидомство матушки и та приниженная роль, которую играет в доме отец. В особенности неприятна в этом отношении Сашенька Пустотелова, шустрая девочка, которую все боятся за ее
злой язык.
Все, что
служит революции — морально, революция есть единственный критерий добра и
зла.
При пожизненности ссылки побеги и бродяжество составляют неизбежное, необходимое
зло и даже
служат как бы предохранительным клапаном.
Но чтобы выйти из подобной борьбы непобежденным, — для этого мало и всех исчисленных нами достоинств: нужно еще иметь железное здоровье и — главное — вполне обеспеченное состояние, а между тем, по устройству «темного царства», — все его
зло, вся его ложь тяготеет страданиями и лишениями именно только над теми, которые слабы, изнурены и не обеспечены в жизни; для людей же сильных и богатых — та же самая ложь
служит к услаждению жизни.
Служат как будто поневоле: возмущаются
злом довольно хладнокровно; то, что разливало в нас желчь, находит у них какое-то извинительное объяснение.
Позднее, когда Любка
служила «за все» в маленьком уездном городишке, сначала у попа, а потом у страхового агента, который первый и толкнул ее на путь проституции, то ей обыкновенно оставляла жидкий, спитой, чуть тепловатый чай с обгрызком сахара сама хозяйка, тощая, желчная, ехидная попадья, или агентиха, толстая, старая, обрюзглая,
злая, засаленная, ревнивая и скупая бабища.
Они
злые и жестокие, и вот тебе мое приказание: оставайся бедная, работай и милостыню проси, а если кто придет за тобой, скажи: не хочу к вам!..» Это мне говорила мамаша, когда больна была, и я всю жизнь хочу ее слушаться, — прибавила Нелли, дрожа от волнения, с разгоревшимся личиком, — и всю жизнь буду
служить и работать, и к вам пришла тоже
служить и работать, а не хочу быть как дочь…
Внешним поводом для этой сенсации
послужило то, что дворянин"занимается несвойственными дворянскому званию поступками"; действительною же, внутреннею причиной
служило просто желание к чему-нибудь придраться, на ком-нибудь сорвать накипевшее
зло. Вся окрестность загудела; дворяне негодовали, мужики-торгаши посмеивались, даже крестьянская масса — и та с каким-то пренебрежительным любопытством присматривалась.
Да, я люблю тебя, далекий, никем не тронутый край! Мне мил твой простор и простодушие твоих обитателей! И если перо мое нередко коснется таких струн твоего организма, которые издают неприятный и фальшивый звук, то это не от недостатка горячего сочувствия к тебе, а потому собственно, что эти звуки грустно и болезненно отдаются в моей душе. Много есть путей
служить общему делу; но смею думать, что обнаружение
зла, лжи и порока также не бесполезно, тем более что предполагает полное сочувствие к добру и истине.
— Так, бабуся, так! — сказал он. — От них-то все
зло и пошло на Руси! Они-то и боярина оговорили! Не верь им, государь, не верь им! Песьи у них морды на сбруе, песий и брех на языке! Господин мой верно
служил тебе, а это Вяземский с Хомяком наговорили на него. Вот и бабуся правду сказала, что таких сыроядцов и не видано на Руси!
Вследствие этого Улитка и жаловалась, и языком язвила; но на жалобы ее не обращалось внимания, потому что всем было ведомо, что Улитка — девка
злая, сейчас тебя в преисподнюю проклянет, а через минуту, помани ее только пальцем, — она и опять прибежит, станет на задних лапках
служить.
Поразительным примером такой неизвестности сочинений, направленных на разъяснение непротивления
злу насилием и обличение тех, которые не признают этой заповеди,
служит судьба книги чеха Хельчицкого, только недавно ставшей известной и до сих пор еще не напечатанной.
Воры, грабители, убийцы, обманщики, совершающие дела, признаваемые
злом ими самими и всеми людьми,
служат примером того, чего не нужно делать, и отвращают людей от
зла.
А это-то признание того, что то, что нам кажется
злом, то и есть
зло, или совершенное непонимание вопроса, и
служит основой суждений светских критиков о христианском учении, так что суждения о моей книге, как церковных, так и светских критиков, показали мне то, что большинство людей прямо не понимают не только самого учения Христа, но даже и тех вопросов, на которые оно
служит ответом.
«С тех пор, как я живу на свете, мне часто приходится слышать от многих частных людей возмущение против этой ужасающей привычки международного убиения. Все признают и оплакивают это
зло; но как ему помочь? Очень часто пытались уничтожить дуэли: это казалось так легко! Так нет же! Все усилия, сделанные для достижения этой цели, ни к чему не
послужили и никогда ни к чему не
послужат.
Теперь же, когда он был возбужден ожиданиями и страхами, чувства его
служили ему еще хуже, и мало-по-малу вся действительность заволакивалась перед ним дымкою противных и
злых иллюзий.
«Я
служу вредному делу и получаю жалованье от людей, которых обманываю; я нечестен. Но ведь сам по себе я ничто, я только частица необходимого социального
зла: все уездные чиновники вредны и даром получают жалованье… Значит, в своей нечестности виноват не я, а время… Родись я двумястами лет позже, я был бы другим».
В «Осколках» первого января 1883 года напечатано было его новогоднее стихотворение, весь сюжет которого состоял в шуточной игре слов на цифрах 2 и 3, а канвой
служили 1882 и 1883 годы. Глубина
злой шутки, о которой было строго запрещено упоминать, заключалась в том, что после Александра II вступил на престол Александр III.
Иванов. Вижу, тонко ты понимаешь жизнь! Мое нытье внушает тебе благоговейный страх, ты воображаешь, что обрела во мне второго Гамлета, а, по-моему, эта моя психопатия, со всеми ее аксессуарами, может
служить хорошим материалом только для смеха и больше ничего! Надо бы хохотать до упаду над моим кривляньем, а ты — караул! Спасать, совершать подвиг! Ах, как я
зол сегодня на себя! Чувствую, что сегодняшнее мое напряжение разрешится чем-нибудь… Или я сломаю что-нибудь, или…
Васса. Премудро. Но едва ли верно! Я тебе скажу, чего я хотела, вот при дочерях скажу. Хотела, чтоб губернатор за мной урыльники выносил, чтобы поп
служил молебны не угодникам святым, а вот мне, черной грешнице,
злой моей душе.
— Тон и манера у тебя таковы, как будто ты жертва. Это мне не нравится, друг мой. Сама ты виновата. Вспомни, ты начала с того, что рассердилась на людей и на порядки, но ничего не сделала, чтобы те и другие стали лучше. Ты не боролась со
злом, а утомилась, и ты жертва не борьбы, а своего бессилия. Ну, конечно, тогда ты была молода, неопытна, теперь же все может пойти иначе. Право, поступай! Будешь ты трудиться,
служить святому искусству…
Кроме действующих сил добра и
зла, в обществе есть еще известная страдательная среда, которая, преимущественно,
служит ареной для всякого воздействия.
Но вышло как-то так, что хоть я и признал сатану, а не поверил в него и не убоялся;
служил он для меня объяснением бытия
зла, но в то же время мешал мне, унижая величие божие. Старался я об этом не думать, но Титов постоянно наводил меня на мысли о грехе и силе дьявола.
Мы сказали, что, кроме внешней истории екатерининской сатиры, самая манера ее
служит доказательством того, что тогдашние сатирики не любили добираться до корня
зла и могли поражать пороки только под покровом «премудрой Минервы, позволявшей им знать и мыслить».
Гораздо далее всех обличителей того времени ушел г. И. Т., которого «Отрывок из путешествия» напечатан в «Живописце» (стр. 179–193). В его описаниях слышится уже ясная мысль о том, что вообще крепостное право
служит источником
зол в народе. Вот начало этого отрывка...
Это было очень хорошо и сообразно с намерениями государыни, находившей, что злоупотребления помещичьей власти составляют страшное
зло и
служат поводом ко многим беспокойствам в государстве.
Блюдите вашу клятву!
Вам ясен долг — Господь карает ложь —
От
зла лишь
зло родится — все едино:
Себе ль мы им
служить хотим иль царству —
Оно ни нам, ни царству впрок нейдет!
Иван (строго). Это дом моего брата! А когда Яков умрёт — дом будет мой. Не перебивай меня глупостями. Итак, мне, я вижу, необходимо лично заняться благоустройством дома и судьбою детей. Когда я
служил, я не замечал, как отвратительно они воспитаны тобой, теперь я имею время исправить это и сразу принимаюсь за дело. (Подумав.) Прежде всего, нужно в моей комнате забить окно на улицу и прорезать дверь в коридор. Затем, Любовь должна работать, — замуж она, конечно, не выйдет — кто возьмёт урода, да ещё
злого!
Барышня, потом барыня, была не
зла от природы, горничная
служила усердно, — потому не имела особенных неприятностей.
Добру или
злу он
служит, счастию или несчастию будущего человечества?
— И кому б такая блажь вспала в голову, чтоб меня взять за себя?.. Не бывать мне кроткой, послушной женой — была б я сварливая,
злая, неугодливая!.. На малый час не было б от меня мужу спокою!..
Служи мне, как извечный кабальный, ни шаг из воли моей выйти не смей, все по-моему делай! А вздумал бы наперекор, на все бы пошла. Жизни не пожалела б, а уж не дала бы единого часа над собой верховодить!..
Всё во власти неба, кроме нашего желания
служить богу или себе. Нам нельзя мешать птицам пролетать над нашею головою, но мы властны не давать им на ней гнездиться. Точно так же нельзя нам возбранить дурным мыслям промелькать в голове нашей, но в нашей власти не давать им свить себе там гнездо, чтобы высиживать и выводить
злые поступки.
Не делай
зла. Бедность не может
служить оправданием
зла. Если будешь делать
зло, станешь еще беднее.
Христос открыл людям то, что разделение между своими и чужими народами есть обман и
зло. И, познав это, христианин уже не может иметь чувство недоброжелательства к чужим народам, не может оправдывать, как он прежде делал, жестокие поступки против чужих народов тем, что другие народы хуже его народа. Христианин не может не знать того, что разделение его с другими народами есть
зло, что разделение — это соблазн, и потому не может уже, как он делал это прежде, сознательно
служить этому соблазну.
Она, действительно, понимала, что возвратиться в Славнобубенск и жить там по-старому было для него очень трудно и больно: кроме толков и пересудов про дочку, пересудов и
злых, и фальшиво-сочувственных, и равнодушно-вздорных, на которые ему невольно приходилось бы ежедневно натыкаться, там каждый уголок в его домишке, каждая вещица
служили бы неотвязным и горьким воспоминанием про нее и про ее преждевременную потерю.
В системе Плотина посредствующую роль между Единым и миром играет νους [Нус (греч. — ум, разум) — одна из основных категорий античной философии, разработанная Анаксагором и последующими философами.], образующий второе и не столь уже чистое единство — мышления и бытия, а непосредственным восприемником влияний νους
служит Мировая Душа, имеющая высший и низший аспект, и она изливается уже в не имеющую подлинного бытия, мэоническую (μη δν) и потому
злую материю.
Я же, хотя тоже была против принципов Бодростиной, когда она выходила замуж, но как теперь это все уже переменилось и все наши, кроме Ванскок, выходят за разных мужей замуж, то я более против Глафиры Бодростиной ничего не имею, и вы ей это скажите; но писать ей сама не хочу, потому что не знаю ее адреса, и как она на меня
зла и знает мою руку, то может не распечатать, а вы как
служите, то я пишу вам по роду вашей службы.
— Я невиновен, отпустите меня! Я не могу переносить этих мук! Я совершенно невинен в этом преступлении и страдаю за грехи других! О, если бы я мог выпросить прощение у того земледельца, которому я сделал
зло ради моего хозяина! Мучения эти, верно,
служат наказанием за мою жестокость.
Добро было для него все, что
служит революции,
зло — все, что ей мешает.
Чтобы быть в состоянии отдавать свою жизнь, ему надо прежде отдать тот излишек, который он берет у других для блага своей жизни, и потом еще сделать невозможное: решить, кому из людей
служить своей жизнью? Прежде, чем он будет в состоянии любить, т. е., жертвуя собою, делать благо, ему надо перестать ненавидеть, т. е. делать
зло, и перестать предпочитать одних людей другим для блага своей личности.
Он убеждает, что
злых не надо обижать, или просто доказывает, что без веры нельзя
служить, и все это очень мило, но вдруг сорвется и опять начинает писать глупости: например, зачем мыло?